ЗЕМЛЯНИКА НА СНЕГУ…
О ней, о землянике, я скажу несколько ниже...
А пока начну вот с чего. Федор Сухов и прежде, пожалуй, всегда привлекал задушевным чувством любви к природе. Да и трудно себе представить без ее облагораживающего обаяния русского поэта. Это, может быть, одна из самых отличительных черт нашего национального поэтического характера.
В книге поэта, вышедшей в издательстве «Современник», в ее названии «Светло красуйтесь» словно бы есть что-то и от заветного пожелания будущим поколениям, и одновременно это обращение к лесам, полям и рекам родной природы. Она стала его памятью и мечтой, всем, ради чего живет человек. Это ведь так современно, я бы даже сказал — злободневно, почувствовать, что природа — твоя праматерь, пробудить бережную нежность к ней, возненавидеть глухоту и слепоту к ее красоте, озаряющей человеческую душу. Может, именно потому так много вмещает порою сегодняшняя строка поэта и требует вчувствоваться, вдуматься в нее, чтобы приоткрылось все, что стоит за нею. Она, как живая нервная ткань, насквозь пронизана испытанным и пережитым.
Неисчерпаема в поэзии красота природы, и много говорит она у талантливого поэта о самом человеке, о его чувстве времени. Вот стихотворение об отце, который, что называется, был мастером на все руки, сельским кузнецом, умельцем, что больше всего и ценилось в народе.
Рассказывая, как отец вынянчивал, спасал от стужи и жары яблони, поэт изумлен пожизненно тем, как яблони в ответ на заботу человека «вечерние и утренние зори... сумели мудро приручить, перетворить их в яблоки».
В этом понимании чувствуется и традиция, и школа некрасовско-есенинская, Твардовская. Помните у Твардовского: «Морозами неслыханной жестокости пожгло сады»? Но оттого в стихах Ф. Сухова не убывает самобытности. Наоборот, он воспринимается как бы органичнее, ощущаешь его естественные корни.
Удивительна бывает живопись стихотворений Федора Сухова:
Золотая лихорадка
ранней осени,
С каждым днем она
все явственней,
все зримее
Сивереет на лесном
угрюмом озере,
Мурашится в ежевичном
сладком инее.
А когда засеребрится
первый утренник,
Вся-то, вся она окаплится
испариной.
На лесной ее
на драгоценной утвари
Будто солнце уговорено,
убаяно...
Всем пяти ощущениям здесь — предельная нагрузка.
Но что особенно задевает и все глубже тревожит — так это память войны, как бы ставшая совестью поэта. Она — сквозной мотив всей книги. В стихотворении «Давнему другу» вспомнил поэт о жестоких боях, как били по песне, по всему цветущему пули и снаряды, и в погибшем друге увидел как бы своего судью:
Казнил себя жестокой карой
За все минувшие грехи,
За строчку ту,
что не играла,
Мертво легла в мои стихи...
И снова является тот же друг с очищающей от всего наносного и суетного совестью па волгоградской набережной в поэме «Земляника на снегу». Поэма не большая, но емкая по чувству и мыслям, на которые настраивают эти чувства. Задумался человек и вздрогнул, когда его погибший друг по-фронтовому просто и прямо взял его за руку, с мягкой, дружеской горечью (а это еще жесточе для совести) сказал, как «казнил взыскующим судом»: «Ушел, дескать, в ромашки, в кашки...» Но нет, не уходил он, потому-то и явился ему сам собою этот образ земляники на снегу и зеленого листка жизни, захлестнутого огнем и ледяной вьюгой тех смертельных сталинградских ночей, где решалась судьба Родины.
Шумят зеленые листья бессмертия над горячим алым цветением капель земляники на снегу. И апофеозом смысла Победы звучат строки о воскресшем в поэте друге:
Я правды жизни не нарушу,
Я говорю: обретший душу —
Иную обретает жизнь.
Он слышит воду,
слышит сушу,
Он слышит небо над собой
И не свою — чужую душу,
Чужую ощущает боль...
Дмитрий Ковалёв